[я напоминаю самому себе...]
... что кое-что стоит подождать. АПД: дождались, и я не сдержался, продублировав текст и здесь.

Cкачать Вот я собрал свои кокосики бесплатно на pleer.com

Название: Вифинская кухня
Автор: ЧЕРТОВ ЛАБИЕН
Бета: fandom Antiquity 2015
Размер: мини, около 1800 слов
Пейринг/Персонажи: Никомед IV Филопатор/Гай Юлий Цезарь
Категория:слэш
Жанр: PWP, юмор
Рейтинг: NC-17, что ли
Краткое содержание: о том, что бывает, если ночью очень хочется есть
Предупреждения: Царь Вифинии Никомед был очень старым. Старым, но не бесполезным! Геронтофилия, кроссдрессинг, римминг, первый раз.


читать дальшеНикомед IV Филопатор был стар, но не глуп, и слух его оставался все так же остр, как в былые годы. Посему от него не укрылся тот факт, что каждую ночь, аккурат после наступления сумерек, дверь кухни мерзопакостно скрипит, то ли впуская кого-то внутрь, то ли, напротив, выпуская. Ложились во дворце рано, ужинали, соответственно, еще до того, как солнце начинало клониться к закату, и потому царь Вифинии и государства Понтийского не придавал звукам особого значения. Ну, ходит кто-то по ночам на кухню, видимо, очень хочет есть, нечего раздувать из этого скандал. Но потом пришла бессонница, и Никомед призадумался.

Каждую ночь эта старая дверь, будь она трижды проклята и заколочена намертво, скрипела. Каждую ночь этот скрип будил царя, напоминая ему, что было бы неплохо облегчиться. Но, вместе с бессонницей, старого Никомеда терзал запор, и потому облегчения не наступало. Через некоторое время дверь скрипела опять. Спустя несколько недель, ночи которых были наполнены мучениями и проклятиями, Никомед решился. Дождавшись очередного ночного скрипа, он радостно потер узловатые ладони, предвкушая охоту и расправу над ночным кухонным гостем, встал, вдел ноги в мягкие туфли и тихонько вышел из покоев.

Коридоры дворца тонули во тьме. В эту ночь даже луна спряталась за тучами и факелы не горели, а посему Никомед вынужден был передвигаться вдоль стен. Конечно же, старый царь прекрасно знал свой замок, и потому добрался до кухни вовремя. Если бы на его месте был кто-то другой, ночной гость успел бы улизнуть: коридоры дворца славились своей запутанностью, и любой ночной путешественник забрел бы, в конце концов, в такое место, откуда долго еще не смог бы выбраться. Дойдя до кухонной двери, Никомед остановился и прислушался. Ему не было нужды приникать ухом к дереву, чтобы услышать, что делается на кухне: слух старого царя никогда не подводил. На кухне кто-то был, и этот кто-то, судя по характерным звукам, опустошал его запасы вина и доедал остатки ужина. Никомед отнесся бы к этому снисходительно, если бы не знал, что кухонная дверь снова заскрипит, когда ночной гость выйдет, и предчувствие этого звука разозлило его окончательно, а заодно и подогрело охотничий азарт.

Дождавшись, пока звуки стихнут, Никомед принял величественную позу, сложив старые, но все еще сильные руки на груди, и стал ждать. Дверь отвратительно заскрипела, тонкая фигурка кухонной девки появилась на пороге, освещенная неровным светом прикрытой ладонью свечи. При виде царя девка замерла с раскрытым ртом, и Никомед ощутил, как, подобно второму дыханию, открывается в нем потаенная дверь второй юности. Его подстегивала сама ситуация. Ночь, тайная встреча на кухне, и он, всемогущий, имеющий право на любое наказание, какое только взбредет ему в голову. Судя по выражению лица девицы, она тоже прекрасно это понимала и наверняка пыталась измыслить себе оправдание. Ее алый от вина, влажный, сводящий с ума рот то открывался, то закрывался, и до сих пор не исторг ничего, кроме дрожащего дыхания. Никомед ждал: оправданий, извинений, чего угодно, наслаждаясь испуганным взглядом больших, подведенных углем глаз. Он сам не знал, насколько был страшен в этот момент: живой скелет, выхваченный из тьмы неверным светом свечи, с внушительным носом, запавшими глазами, блестевшими от предвкушения сладостного правосудия, с растрепанными седыми волосами и длинными узловатыми пальцами, похожими на коренья какого-нибудь старого и горького растения. Наконец, девица как-то странно всхлипнула, издала сдавленный хриплый звук, отдаленно напоминавший разочарованный стон, бросила свечу под ноги и скрылась в кухонной темноте.

Заинтригованный, Никомед последовал за ней, успев ухватить край ее взметнувшейся юбки. Близость юного тела, прелести которого царь успел хорошенько разглядеть, распаляла старческую кровь, придавая царю и цепкости, и силы, и скорости, и страсти, от которой кровь должна была вот-вот закипеть, если верить ощущениям. Пытаясь скрыться от неминуемого правосудия, девица сметала все на своем пути, и Никомед подумал, что теперь-то уж точно никто во дворце не спит. И ощутил от этого мрачное удовлетворение и новую волну возбуждения: теперь их могли обнаружить. Поймав девицу за руку, он подивился силе, с которой дама потянула его на себя, пытаясь освободиться. Нет, это не он был слаб, это девица была сильна, и это обстоятельство возбуждало, помимо плоти, сильный интерес. Поборов ее внушительное сопротивление, Никомед, наконец, прижал к себе извивающееся тело и впился поцелуем в мягкие сочные губы, от которых все еще пахло выпитым вином. Сомкнув длинные пальцы вокруг обеих ее кистей, свободной рукой царь проник под жесткую юбку и с удовольствием впился в мягкую девичью ягодицу. Почувствовав бедром его вялую эрекцию, девица взвыла и рванулась прочь, но Никомед держал крепко. Эрекции у него не случалось уже лет десять, и упускать момент он не желал. Платье разошлось по швам, но вместо упругих грудей, к которым царь подбирался с самого начала, нащупалось что-то шершавое и волосатое.

— Кокос? — спросил Никомед вслух, растерявшись, но не утратив своей страсти. — Зачем тебе кокос на груди, дитя мое?

Девица не ответила, но сомнения уже прокрались в сердце старого царя, и он решительно переместил ладонь туда, где у женщин обыкновенно бывает естественное углубление, предназначенное для соития. Отверстия у добычи не оказалось, зато обнаружились яйца и полувозбужденный член, а это значило, что придется воспользоваться черным входом. В том, что он этим воспользуется, Никомед не сомневался, поскольку его собственный член напрочь забыл о возрасте и восстал так, как не восставал и в лучшие годы. Осознав, что раскрыт, ночной гость перестал вырываться и отдался судьбе, позволив теплым и сухим губам царя прижаться к шее. Дрожь, прошедшая по юному телу, привела Никомеда в совершенный восторг, в особенности потому, что полувозбужденное орудие в царской руке стремительно набирало силу. Усадив добычу на стол и широко разведя ее ноги, Никомед вобрал в рот крепкий, источавший сладкий запах неутомимой юности, член. Стон, исторгнутый дивным существом, был слаще любого стона, достигавшего царского слуха. Никомед был стар. У Никомеда отсутствовала большая часть зубов. Поэтому не было ничего странного в том, что, когда он направлял напряженный член за щеку, орган не встречал сопротивления и чувствовал себя совершенно великолепно, о чем свидетельствовало хриплое дыхание его обладателя и ласковые тонкие пальцы, ласкающие длинные седые волосы. Но, когда узловатые пальцы царя прикоснулись к единственному доступному для соития отверстию, добыча напрягла ягодицы и проговорила срывающимся голосом:

— Пожалуйста… Пожалуйста, не надо.

— Тише, дитя мое, — Никомед покрыл поцелуями внутреннюю сторону бедер дивного существа. — Больно не будет. Мы тихонечко. А то зачем ты ночью на кухню ходил? Зачем спать не давал? Выписать бы тебе плетей, да жалко.

Добыча издала низкий, горловой стон, когда внезапно замолчавший Никомед прикоснулся языком к срамному месту и стал выделывать такое, чего провинившийся ночной едок никогда доселе не испытывал. Настырный язык царя Вифинии и государства Понтийского проникал внутрь разгоряченного тела, не давая полного наслаждения, а только обещая его. Ночной гость ерзал, то сводил, то разводил колени, дыхание его становилось все более прерывистым, но Никомед не торопился. Он ждал, пока добыча сама его попросит, и та не заставила себя ждать. Упав на кухонный стол, юноша притянул царя к себе, обхватив стройными сильными ногами его талию, и требовательно припал губами к царскому рту, бормоча что-то непонятное, но совершенно точно приглашающее. Никомед сорвал раздражающую связку с кокосами с недоступной доселе груди, по очереди поцеловал соски, затем поиграл с ними языком, доводя добычу до исступления. Поплевав на ладони, царь растер слюну по собственному члену, завершающим плевком смазал девственное (он был совершенно уверен в этом, несмотря на раскрепощенность добычи) отверстие, приставил к нему головку и медленно вошел едва ли на четверть. Он ожидал криков боли, но все вышло иначе. Сильные ноги сжали старое тело царя почти до боли, надавили на ягодицы, заставляя продолжить движение. Влажные чувственные губы накрыли царственный рот, кислый от вина язык прошелся по небу, сплелся с языком Никомеда, и стоны любовников слились так же, как их тела.

— Кто бы мог подумать, что ты такой… — привыкший к темноте Никомед различил прикрытые в задумчивости глаза добычи и чувственный рот, искаженный ухмылкой. — Такой неутомимый, такой страстный, такой… Для своего возраста ты весьма неплох.

— А ты, дитя мое? — ответил Никомед, пытаясь вспомнить, где уже слышал этот голос. — Молчал все время, зато теперь разговорился.

— Что поделать, — жемчужные зубы царапнули худое царское плечо. — Вино и секс всегда так на меня влияют. Поэтому я не пью вина.

Царь Вифинии ответил на это сомнительное утверждение коротким смешком, но, осознав, кто все это время шастал на кухню, задвигался быстрее, предощущая приближение оргазма. Перед внутренним взором Никомеда медленно проплывали волнующие видения, которыми он тихонько наслаждался в своих покоях, изредка чувствуя слабое шевеление в паху, никогда до этих пор не переходившее в полноценную эрекцию. Вот молодой римский посол с золотыми волосами цедит лимонную воду, отказываясь от вина, вот он едва прикасается к еде, отведывая каждого блюда лишь для приличия. Вот он обводит скучающим взглядом залитые солнцем коридоры дворца, спрашивая, что за какой дверью находится. Вот он стоит на балконе, прислонившись к колонне плечом, и тонкая полупрозрачная ткань едва прикрывает его прекрасное тело. Стоя на пороге и уверяя посла в том, что корабли будут в ближайшее время, Никомед любуется разворотом его плеч, ягодицами, стопами, кистями рук. И теперь все это принадлежит ему.

— Думал ли ты, что все приведет к этому? — Никомед рассмеялся, и его смех потонул в очередном поцелуе.

— Рассчитывал на это, — выдохнул римский посол в раскрытый царский рот и сжал ягодицы так, что Никомед не мог больше сдерживаться.

Закинув ноги посла на свои плечи, царь Вифинии навис над ним и принялся вколачиваться так сильно, как только мог. В предрассветных сумерках хорошо было видно юное лицо с закатившимися от наслаждения глазами, размазанной косметикой, позаимствованной, видимо, у той же девки, чье платье валялось теперь на полу, непригодное для дальнейшего использования. Никомед кончил слабо в силу возраста, но облегчение, испытанное им, не шло ни в какое сравнение с тем, что ему доводилось испытывать до этого. Отдышавшись, он выскользнул из юного тела, опустился ко все еще напряженному члену посла и снова взял его в рот, зная уже, насколько римлянину это нравится. Хватило нескольких движений, чтобы в рот Никомеда потекло молодое тягучее семя, немного горьковатое, но все равно восхитительное на вкус.


Гай Юлий Цезарь, привлекательный юноша, едва переваливший за рубеж двадцатилетия, отправил в рот виноградину и скучающе обвел взглядом обеденный зал. К вину, как и следовало ожидать, он не притронулся, к яствам, от которых ломился стол, тоже. Никомед ел с удивительным для себя аппетитом, и супруга, благополучно проспавшая всю ночь, несмотря на грохот с кухни, не могла нарадоваться. Этим вечером римский посол должен быль покинуть Вифинию, но по взгляду его царь понял, что имеет смысл наведаться на кухню незадолго до отбытия ко сну. И прислушиваться к скрипу кухонной двери в ближайшие несколько лет. Дивное существо вернется, как кот всегда возвращается к месту, где его кормят.

— Мой господин, — кухонная девка в нерешительности остановилась рядом с царем. — Насчет двери…

— А что насчет двери, дитя мое? — спросил царь, подслеповато щурясь, от чего римский посол хохотнул в кулак, зная, насколько в действительности остр взгляд царя. — Мне кажется, с ней все в порядке. Оставь как есть, старому Никомеду просто не спится.

Царь похлопал девку по пухлой руке, и та заулыбалась, довольная, что не придется тратить масло, которое потом можно кому-нибудь продать. Старый царь Вифинии откинулся на спинку удобного кресла. Римский посол решил полакомиться кокосом, и по губам его, блестящим от сока, блуждала многообещающая кошачья улыбка.

[что ж, раз это нужно не только мне]
Название: Погода по заявкам
Бета: КаМея
Размер: драббл, 604 слова
Пейринг/Персонажи: Аид/Персефона
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G-PG13
Предупреждения: частично модерн-ау

Аид нервно скроллил ленту. В этом году человечество снова жаловалось на излишне холодную зиму. Затем оно жаловалось на то, что март не в курсе, что он весна. Будто Аид и без того не нервничал. Затем человечество жаловалось на слишком жаркое лето, и это раздражало Аида больше всего. Затем человечество ждало зимы и жаловалось, что она выдалась слишком теплой. Если, конечно, она не выдавалась слишком холодной. Получался замкнутый круг постоянного недовольства погодой, и любые попытки как-то исправить ситуацию заканчивались плачевно.

читать дальшеНачать хотя бы с того, что Персефона закурила. Сорвавшись после очередных стенаний человечества относительно того, что в этом году весна пришла слишком рано, она молча подошла к тумбочке, извлекла измятую пачку сигарет, села на смятую постель и закурила. С чувством. Со страстью. Тогда Аид уже знал, что лето в этом году будет особенно жарким.

Он не мог уже вспомнить, кто скинул ему ссылку на дайри. Скорее всего, это был Гермес, поскольку только с ним Аид поддерживал более-менее постоянные приятельские отношения, они даже в «Телеграм» связывались три раза в день. Утром Гермес уточнял, какая будет погода, днем напоминал, что с Цербером все-таки надо гулять, а вечером желал доброй ночи. Издевательски так. Впрочем, сначала ночи действительно были добрыми.

Изначально затея трахаться каждый раз, как на Фандомную Битву (о природе этого состязания Аид поначалу и не догадывался) будут просить их пару, Аиду даже понравилась. Да и Персефона впервые за тысячелетия выглядела заинтересованной. Затем они придумали каждый раз трахаться именно так, как будет описано. А потом Персефона закурила, поскольку их затея привела к возросшим слухам о глобальном потеплении. И заявила, что больше она так не может, и что Аид может трахать кого угодно, но только не ее, потому что у нее из причинного места скоро огонь можно будет добывать. Эта идея захватила их на какое-то время, а затем после очередной заявки Персефона ушла, громко хлопнув дверью и обложив его отборнейшим русским матом, которого понахваталась, изучая некий инсайд.

Зима в тот год выдалась чрезвычайно холодной. И это не удивительно: Персефона все делала со вкусом, и злилась в том числе. С началом зимней Фандомной Битвы Аид почти потерял сон. Как только поступила первая заявка, он молча откупорил бутылку старого домашнего вина, приложился к ней, затем протянул Персефоне. Та сделала глоток, блаженно улыбнулась и откинулась на пока еще свежие простыни.

- Дорогой, - сказала она. – В последнее время мы только и делали, что трахались. Может быть, в этот раз нам повезет, и мы просто поспим?

Аид пожал плечами. У него не оставалось иного выбора. Надо было явить себя человеку и поставить под удар всех оставшихся богов, ведь появляться в людском мире после зарождения новой религии было строжайше запрещено.
Закутавшись в свой самый старый плащ, от которого еще пахло темными водами Стикса (хотя не исключено, что это была плесень), Аид наугад ткнул в список ников игроков, уже принятых в команду, и отправился прямиком к тому, кто за ником скрывался.

Он вернулся уже под утро. Персефона сладко спала, обняв одну из голов Цербера. Оставшиеся две заинтересованно повели ушами при его появлении, но более никак не отреагировали. Аид снял плащ, открыл настежь окна (он ненавидел запах табака после того, как сам бросил) и аккуратно прилег на самый краешек кровати, опасаясь даже прикасаться к жене, чтобы ненароком не разбудить. В конце концов, спать им в последнее время доводилось редко. Надо было ловить момент.

Не удержавшись, Аид поцеловал ее в плечо (оно выглядело так беззащитно и соблазнительно), но она так и не проснулась, забывшись глубоким, удовлетворенным сном. Прижавшись лбом к спине Персефоны, он вдохнул ее свежий запах, и даже успел подумать, что Морфей, должно быть, соскучился по ним обоим.

В эту ночь в городе выпал первый нерешительный снег и держался целые сутки.

[я предупреждал]
Название: Гадание
Бета:  Maravillosa,  КаМея
Размер: мини, 3 256 слов
Пейринг/Персонажи: Марк Лициний Красс/Гай Юлий Цезарь, Тит Атий Лабиен/Гай Юлий Цезарь
Категория: слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: R – NC-21
Краткое содержание: раз в прохладный вечерок воины гадали, и калигу за ворот, сняв с ноги, бросали... (с), вдохновлено этим диалогом
Примечание/Предупреждения: посредственный юмор, в чем-то ООС, матершина, ТРЭШ



Вообще-то Гай Юлий Цезарь не пил неразбавленного вина, но в этот раз отказаться было невозможно. Они не были с Крассом такими уж друзьями, но Цезарь ценил полезные знакомства. И иногда был готов поступиться собственными принципами.

Поэтому, когда ему потребовался глоток свежего воздуха, он абсолютно не удивился. Красс, конечно, уже налакался. Бычья шея налилась кровью, и весь он стал удивительно похож на племенного быка. Его дыхание пахло ягодами и мясом. Цезарю не нравился такой запах, но он позволял Крассу прижиматься к себе. Ему нужны были деньги. Много денег.

читать дальшеПрохладный воздух проник в открытое окно. Цезарь облокотился на подоконник, едва не вывалившись на улицу. Там, снаружи, было темно и тихо, только цокали в отдалении копыта коня припозднившегося путника.

– Какую провинцию ты хочешь взять? – поинтересовался Красс, запуская ладони под тонкую ткань и неожиданно нежно лаская грудь Цезаря.

– Было бы неплохо взять какую-нибудь денежную, которую еще не успели вытрясти, – честно признался Цезарь. – Но я не уверен, что такие остались.

– Перед тобой целый мир, – Красс прикусил мочку его уха и недвусмысленно заурчал. – Выбирай любую.

– А ведь и точно! – Цезарь повернулся к Крассу, озорно усмехнувшись. – Вот как я решу, куда мне отправиться!

Красс уставился на него тупым взглядом быка, который не мог думать ни о чем, кроме спаривания, но Цезарь уже не мог остановиться. От матери он слышал, что таким образом можно было определить, за кого ты выйдешь замуж. Сам он, конечно, замуж не собирался, но ведь такое гадание можно было применить ко многому. Правда, обувь в этот день у него была неудачная.

На деньги, которые ему ссудил Красс в прошлый раз, Цезарь справил себе красивые сапожки с высоким голенищем ярко-алого цвета. Пожав плечами и рассудив, что в такой темноте на них вряд ли кто-то позарится, Цезарь игриво подмигнул Крассу и вытянул левую ногу. Некоторое время Красс завороженно разглядывал открывшееся ему зрелище, но, наконец, сообразил, что от него требуется и медленно снял сапожок, не забыв покрыть ножку поцелуями. Цезарю было щекотно, и он смеялся, позволяя, тем не менее, ласкать пальцы ноги языком. Он метнул сапожок не глядя, в черную беззвездную ночь, и никак не ожидал услышать сначала глухой стук, затем оглушительный грохот и поток отборнейших ругательств.

– Какой пидор!!! – орал мужской голос, перемежая ругательства плевками и стонами. – Какой пидор это сделал!!! Ты?! Может быть, ты?! А ты че пялишься, коза твоя мамаша?!

– Мы должны что-то сказать, – прошептал испуганный Цезарь.

Меньше всего ему хотелось ругаться с тем, кто мог впоследствии его опознать и испортить карьеру.

– ТЫ!!!!

Цезарь сполз с подоконника, удивляясь тому, как быстро Красс покинул комнату, не забыв забрать с собой все свои вещи.

– Ты, пидора кусок! Охвостье ослиное! Ты, ты, голожопая дрянь!

Этого Цезарь стерпеть уже не мог, и выглянул из окна, чтобы воспротестовать, но осекся. Какой-то мужчина, едва видимый в лунном свете, остервенело топтал труп коня, под головой которого растекалась черная кровавая лужа. Цезаря замутило. Не то, чтобы он боялся крови. Просто рядом с конской головой лежал его сапожок. Все выглядело еще хуже, чем он думал. Пятясь, Цезарь своротил полупустую чашу с подоконника. Она разбилась, и вино разлилось по полу таким же темным кровавым пятном. Мужчина перестал избивать дохлую лошадь и поднял голову.

Его лицо не было знакомо Цезарю, но он понимал, что никогда его не забудет. Жесткие вьющиеся темные волосы, полные губы, звериные глаза, наполненные злобой. Это лицо напугало бы кого угодно, но Цезаря оно восхитило. Оно не было похоже на лица, к которым он привык.

– Ты! – заорал мужчина, ткнув пальцем в направлении Цезаря. – Я тебя запомнил!

Затем он сплюнул, еще раз пнул дохлого коня и ушел, оставив Цезаря в недоумении. Юлий решился забрать свой сапожок только с наступлением рассвета.

***
Божественный Юлий сидел, подперев щеку кулаком. Ему было тоскливо и неприятно. Снаружи моросил дождь. Было довольно холодно. Только в палатке еще можно было как-то существовать, накинув на себя несколько шкур. Так делали его легаты, но сам он предпочитал ходить в том же, в чем ходил всегда, как бы холодно ему ни было.

Вообще-то, Гай Юлий Цезарь не пил вина. Но в этот раз ему очень хотелось согреться. Некстати вспомнилась ночь с Крассом, не закончившаяся ничем, кроме того, что он сделался должником Лабиена. Он подарил ему уже трех коней и все равно чувствовал себя виноватым. Конечно, они объяснились на следующий же день, поскольку оказалось, что Лабиен ехал к нему из Пицена без остановок, чтобы представиться и попросить покровительства. И все же, и все же, и все же…

Следовало бы отказаться от вина, едва только он вспомнил эту историю. Вместо этого Юлий плеснул себе еще и выпил его залпом. Вино согревало. Лабиен тот же вообще не просыхал. Юлий задумался, догадывался ли его легат об отношениях, которые связывали Цезаря с Крассом. Вполне возможно, что и догадывался, если увидел, как Красс выметался из его дома под покровом ночи с еще стоящим членом. Впрочем, даже если и догадывался, до сих пор он не использовал эту информацию, чтобы что-то выпросить или как-то Цезарю навредить.

Дождавшись легкого головокружения, Цезарь стал размышлять над тем, кого он осчастливит своим визитом сегодня. Вариантов было несколько, включая рыжеволосую деву с внушительным бюстом, с которой дело дальше легкого флирта пока не двигалось. Цезарь усмехнулся и снял калигу. Не сапожок, конечно, но все же…

Распахнув полог палатки, он кинул калигу, не глядя, как кидал сапожок в ту ночь. В этот раз ночь была такой же тихой, накрапывал дождь, лагерь погрузился в дремоту…

– Твою же мать!!!

Цезарь неприлично для своего положения и возраста подскочил и едва не взвизгнул. Медленно, затравленно обернулся и встретился взглядом с печальными глазами издыхающего коня, лежащего в грязи со сломанной шеей.

– Да ты, собака, издеваешься!

Лабиен не пострадал. Он вообще обладал поистине кошачьей гибкостью и умудрялся соскочить с коня раньше, чем тот грохнется. Для кавалериста такая особенность была очень важной. Цезарь опасался, что уж теперь-то легат сорвет на нем весь свой гнев, накопившийся за годы молчания. Но Лабиен, как и в тот раз, принялся пинать дохлое животное.

– Послушай, я куплю тебе другого…

– Это третий Цицерон на моей памяти, Цезарь! Третий! И знаешь, что случилось с двумя из трех? Ты угандошил их своими тапками! Что это, твою мать, за лошади такие, которых можно пришибить ебучим тапком?!

Лабиен впал в истерику впервые за все время их знакомства. Судя по его лицу (а Цезарь успел хорошо изучить особенности его мимики), ему одновременно хотелось и орать, и смеяться, и кого-нибудь убить. Обычно он останавливался только на последнем состоянии.

– Ну хочешь, ты сам выберешь коня, а я просто заплачу…

– Ты мне скажи, зачем ты это делаешь, я может пойму!

Лабиен скрестил руки на груди и требовательно уставился на Цезаря, явно не собираясь уходить. Цезарь помолчал немного, решил, что ничего худого не будет, и ответил:

– Я так гадаю.

– Ты так ЧТО делаешь?!

– Я так гадаю, принимаю решение, когда не могу остановиться на чем-то одном.

– И что, помогает? – с искренним интересом поинтересовался Лабиен.

– Вполне. Когда я кинул обувь в прошлый раз, попал в твоего коня, мы с тобой на этой почве подружились, я подарил тебе нового, ты стал чаще заходить ко мне и подсказал мне провинцию, в которую мы в итоге отправились.

– Допустим. Что ты сейчас хотел решить?

– С кем мне провести эту ночь.

– Ни в чем себе не отказывай! – злорадно выплюнул Лабиен, пнул дохлого коня еще раз, круто развернулся и исчез в ночи.

Цезарь постоял немного, прислушиваясь к приглушенным ругательствам, выдававшим направление его движения. Затем печально взглянул на дохлого коня. Точные гадания всегда требовали жертв.

– Жребий брошен, – сказал Юлий сам себе, – и чем он хуже какого-нибудь другого?

В конце концов, Лабиен ведь сказал «ни в чем себе не отказывай»… Что-что, а ловить собеседника за язык Юлий умел лучше всего на свете. Прибодрившись, он обул калигу, заляпанную конской кровью и, игриво насвистывая, направился на звук голоса своего легата.

***

Лабиен встретил его сурово. Впрочем, на что-то другое рассчитывать было бы трудно после того, как очередной конь пал жертвой жестокого жребия. Оказавшись в палатке легата, Цезарь неожиданно осознал, что понятия не имеет, что ему теперь делать. С одной стороны, гадание раньше всегда приводило его в нужные палатки, где ему даже не приходилось проявлять инициативу. С другой стороны, в этот раз гадание явно завело его куда-то не туда.

- Ну, - Лабиен снял плащ и расстелил его на полу, обозначая таким способом, куда можно хотя бы сесть. – И что ты тут забыл?

- Во-первых, тебе не стоит так со мной разговаривать, - привычным покровительственным тоном проговорил Цезарь. – Во-вторых, я уже говорил тебе, что приду.

- Нет, - Лабиен оскалился в жутком подобии улыбки. – Ты сказал, что бросал жребий, с кем проведешь эту ночь. И попал в голову моему коню. Боги сказали свое слово, ебать тебе дохлый конский зад, а отсюда сдрысни по-хорошему.

Цезарь оскорбился. Однако в палатке легата не нашлось ничего, чем можно было бы в него запустить, и ему осталось лишь сурово нахмуриться. Обычно малейшее изменение на его безмятежном лице вгоняло собеседника в священный трепет, но Лабиен не повел и бровью. Вместо этого легат жестом подкрепил свои слова, показывая, что Цезарь умудрился оказаться в единственной палатке, где ему не рады.

- Что ж, - Цезарь лучезарно улыбнулся. – Я не хотел этого, но если ты так ревностно относишься к жребию…

Лабиен выглядел уставшим. Внимание его было рассеяно. Он хотел спать и есть, и, вероятно, решал, чего хочет больше, в тот самый момент, как Цезарь действовал. Обычно собранный и молниеносный, в этот раз он с отсутствующим лицом юродивого следил взглядом за движениями Цезаря, который внезапно наклонился и снял уже побывавшую в бою калигу с ноги. Глаза его расширялись столь же медленно, сколь медленно ворочались мысли в его уставшем мозгу. Однако он все же успел взметнуть руки в защитном жесте и выкрикнуть в божественное лицо:

- Даже не думай, скотина!

Цезарь не считал себя скотиной, поэтому он со спокойной душой проигнорировал выпад Лабиена, прицелился и швырнул калигу точно легату в лоб. Он начинал считать себя кем-то вроде метателя волшебных калиг, поскольку каждый раз, как ему приходило в голову погадать таким образом, калига прилетала точно кому-нибудь в лоб. Пусть раньше это и были исключительно кони, в сознании многих Лабиен от коней мало чем отличался. Вероятно, калига была того же мнения.

Несмотря на то, что расстояние между ними было недостаточным для внушительного броска, Лабиен рухнул как подкошенный. «Хорошо, что плащ подстелил», - подумалось Цезарю. Обойдя легата несколько раз, он искренне наслаждался живописной картиной. Прокручивая в памяти всю историю их знакомства, он неожиданно пришел к выводу, что до этого дня не видел Лабиена в такой отключке. Даже во сне он умудрялся сохранять суровое выражение лица, теперь же лицо его разгладилось и выглядело почти блаженно. Возможно, это было очарование обморока, а возможно, его легат действительно был красив, и знал об этом, и только потому тщательно следил за выражением своего лица. Если бы он всегда бродил с таким лицом, желающих оказаться в его палатке в столь поздний час было бы побольше.

Цезарь не обладал постыдной манией трахать спящих людей. Даже на всеобщих попойках он ни разу не воспользовался случаем, и за собой следил, чтобы не стать жертвой. Секс с человеком в бессознательном состоянии казался ему чем-то постыдным, в особенности, если человек при этом вообще никаких признаков жизни не подавал. Для Цезаря истинной прелестью обладал секс, в котором оба партнера принимали участие. Он получал удовольствие уже от того, что получает удовольствие его партнер, и нередко кончал быстрее, чем хотелось бы.

Пнув Лабиена несколько раз, Цезарь убедился, что его легат отрубился значительнее, чем он полагал. Возможно, виной тому была усталость. Возможно, калиги Цезаря смертоносны, и Лабиен помрет к утру. Во всяком случае, с его лба продолжала стекать упорная струйка темной крови. Рассудив, что на этот раз он все сделал правильно, и жребий брошен в соответствии со всеми пожеланиями жертвы, Цезарь решил, что ему не в чем себя упрекнуть.

Раздеваться он не стал. В палатке было довольно холодно, и в любой момент кто-нибудь мог пройти мимо или вовсе войти. Не даром же Лабиен так настойчиво его выпроваживал, в этом мог быть какой-то смысл. Легкость от вина еще не покинула разум Цезаря, однако умение логически мыслить он не терял никогда. Попытавшись перевернуть легата на живот, Цезарь встретился с весьма ощутимым препятствием: Лабиен оказался тяжелым, и переворачиваться не хотел.

- Что ж, - сказал Цезарь просто потому, что ему требовалось как-то нарушить жуткую тишину в палатке. – Значит, придется по-другому.

Ничего подходящего вокруг не было. Ни масла, ни вина. Пришлось, приложив усилия, сложить Лабиена пополам и смачно харкнуть между ягодиц. Щедро сдобрив слюной и собственный член, Цезарь аккуратно вошел в анус легата, опасаясь навредить ему еще больше, чем он уже навредил. Лабиен не шелохнулся. Выглядело все это весьма печально, но напряжение никуда не уходило. Напротив, почему-то именно от покорности обычно вздорного легата Цезарь ощутил новый прилив желания, которое должно было быть удовлетворено.

Это был новый виток в их отношениях. Дополнительное доказательство его власти, и Цезарь наслаждался каждым мгновением, постепенно наращивая темп. Он не хотел кончить слишком быстро, поэтому после ускорения, которое неизбежно приводило к звонкому звуку шлепков, который мог бы привлечь нежеланных гостей, Цезарь замедлялся и оставлял головку члена у самого входа, наслаждаясь узостью задницы Лабиена и его молчанием. Которое, впрочем, длилось не так долго, как хотелось бы.

- Что ж ты делаешь, сволочь, - прохрипел Лабиен, открывая глаз, который не был залит кровью и восхитительно порочно облизывая пересохшие губы. – Кто ж так ебет-то?

Цезарь хотел, было, огрызнуться, что как умеет, так и ебет, и что Лабиен должен по этому поводу испытывать глубокую признательность и великое счастье, но легат снова удивил его, обхватив собственный член и начав медленно его надрачивать. Взгляд его при этом выглядел так же устрашающе, как обычно, что никак не вязалось с тем, чем они занимались. Цезарь привык к томному взгляду с поволокой страсти, но никак не к такому пронизывающему и холодному взгляду.

- Что смотришь-то? – недовольно проворчал Лабиен. – Еби, раз взялся. Правильно тебе в тот раз гадание подсказало, только мертвых коней тебе и ебать с таким-то подходом. Ну-ка.

Ловким движением перекинув ногу через голову Цезаря, Лабиен перегруппировался и встал на колени, упершись локтями в землю. Покорность и беззащитность этой позы очаровала Цезаря, который привык заниматься любовью, глядя в глаза и ловя каждый вздох. Бесстыдно отклячив задницу, Лабиен нетерпеливо насаживался на член обалдевшего Цезаря, забывшего, что он вообще делает в палатке.

- Левую руку на жопу, правую на хуй, - командовал тем временем Лабиен. – Дрочи, сука, как в последний раз. Вздумаешь наебнуться, я тебе твою же калигу в жопу запихаю. Дрочи, кому сказал!

Не привыкший к такому обращению, Цезарь молча повиновался. Темная страсть Лабиена не была ему понятна, он сам не мог постичь всех граней такого удовольствия, но и остановиться он уже не мог. Ему на мгновение показалось, что это его сейчас ебут в такой откровенной позе, причем ебут, как хотят, но он отбросил от себя эту мысль.

Несмотря на то, что поза Лабиена наводила мысль о подчинении, подчинением и покорностью здесь и не пахло. Не было сладких стонов, не было ласковых слов, не было шепота страсти. Не было и жалкого поскуливания любовника, приближавшегося к оргазму. Лабиен действовал так же, как и на поле боя: резко и рассудочно, и каждым словом, каждым движением показывал, что командует здесь он.

- Да что ж такое-то с тобой, блять!

Ошалевший от очередной претензии, Цезарь остановился и позволил Лабиену соскочить с члена. С трепетом встретив его тяжелый, полный презрения и затаенной ненависти взгляд, Цезарь пожал плечами, не зная, как можно ответить на этот выпад. Лабиен молча опрокинул его на спину и впился в шею жутким, болезненным укусом, который, впрочем, тут же был обласкан горячим языком. Член Цезаря будто молнией пронзило, и к своему стыду, он осознал, что сам жалко поскуливает, комкая пальцами плащ, превратившийся в измятый кусок ткани под его поясницей.

Поцелуи Лабиена были такими же, как и он сам. Неистовыми, болезненными, напористыми. Но после каждого нападения, после каждого укуса следовало проявление нежности, которой за Лабиеном прежде не замечалось. Цезарь полагал, что сходить от поцелуев с ума могут только молоденькие девушки и поэты, но теперь он понимал, что ошибался.

Когда Лабиен, наконец, уселся на его член, Цезарь подумал, что кончит в ту же секунду, но этого почему-то не произошло. Пальцы Лабиена едва ощутимо касались его груди и обжигали даже через ткань. Неспешное движение его пальцев в сочетании с бешеным ритмом скачки на члене Цезаря доводило до исступления, но желанная разрядка почему-то не приходила. Палатка плыла перед глазами, и лицо Лабиена трудно было разглядеть. Казалось, что он улыбается, но Цезарь не мог быть точно в этом уверен.

- Пожалуйста… Пожалуйста, дай мне кончить.

Это он сказал? Или он только подумал об этом?

- Слабак.

Пальцы Лабиена сжались на его горле так, что в глазах потемнело. В это же мгновение наступила желанная разрядка, и Цезарь мог с уверенностью утверждать, что никогда раньше так не кончал. Привыкший к самоконтролю, в этот раз он был уверен, что не смог сдержать ни криков, ни стонов, ни слов, которые говорят только в порыве страсти, и о которых забывают к утру. Очухавшись и проморгавшись, Цезарь с возмущением обнаружил член напротив своего лица.

- Будешь кривить ебало, я засажу тебе так, как хочу, и спрашивать не стану. Это был худший секс в моей жизни, сделай хоть что-нибудь уже.

Цезарь хотел возмутиться. Он хотел сказать, что и так сделал достаточно многое, хотя бы просто пришел и настоял на своем. Хотел сказать, что секс с ним по определению не может быть худшим. Он даже открыл рот, но это было его грубейшей ошибкой.

Даже в период отношений с Крассом Цезарь никогда не брал члена в рот. Он считал это ниже своего достоинства, но теперь, очевидно, о достоинстве следовало забыть навсегда. Лабиен говорил, что засадит так, как хочет, если Цезарь будет сопротивляться. Воспротивиться он, вроде бы, не успел. Следовательно, это еще не самое худшее.

- Ты и этого не умеешь, что ли? – искренне удивился Лабиен. – Послали боги любовничка. Захочешь блевать – кусай.

Цезарь в ужасе вытаращил глаза. Во-первых, он не мог представить, чтобы мужчина мог предложить укусить его за член с совершенно спокойной рожей. Во-вторых, почему он должен захотеть блевать? Лабиен опустил подбородок Цезаря как мог низко, взглядом приказал держать рот в том же положении, наклонился, и свет для Цезаря померк.

Блевать ему захотелось почти сразу. В таком бешеном ритме человек просто не мог двигаться, но Лабиен двигался, доставая членом до таких глубин глотки, о которых Цезарь предпочитал не думать. Захлебнувшись, он не вспомнил о том, что ему можно кусаться, и бешено заколотил по бедрам Лабиена в суеверном ужасе умереть с членом во рту.

- Я не сказал, что тебе можно меня трогать. Я сказал, что тебе можно меня кусать. – Несмотря на темп, голос Лабиена оставался спокойным. Вытащив член изо рта Цезаря, он продолжил раздавать указания. – Сплевывай. Дыши. Сейчас возвращаешься в то же положение, вытягиваешь язык и, сука, кусаешь, если начнешь блевать. Не раньше. Ясно?

Цезарь не мог ответить. Он боялся, что его действительно стошнит. Отплевавшись какой-то слизью и вернувшись в исходное положение, он зажмурился и высунул язык так сильно, как только мог. Дело пошло полегче, хотя рвотные позывы то и дело сотрясали его тело. От этого Лабиен только ожесточался. Несколько раз он вынимал член изо рта Цезаря, давая ему отдышаться и отплеваться, затем с особым удовольствием водил головкой по опухшим губам и продолжал вколачиваться в непривычное к этому горло.

- Глотай все.

И Цезарь проглотил. Как проглатывал свое мнение в спорах с Лабиеном. Как проглатывал свое самолюбие, раз за разом выбирая самых хороших и дорогих коней. Давясь, со слезами на глазах, но проглотил. И все это ради того, чтобы Лабиен похлопал его по щеке и сказал, что он умница. Никакого разговора после секса не было. Цезарь едва успел привести себя в порядок, как Лабиен вытолкал его взашей, подробно объяснив, что с ним будет, если он вернется.

На обратном пути Цезарь прошел мимо места, на котором зашиб очередного коня. Ему подумалось, что между ним и конем не так уж мало общего. Однако же, засыпая на рассвете, он понял, что в эту ночь, пожалуй, впервые занимался сексом по-настоящему. Настойчивость жребия, раз за разом выпадавшего на кляч Лабиена, была достойна уважения. Во всем этом была и еще одна весьма приятная сторона. Больше ему не придется бросать калиги.

[еще один гештальт]
Всем, кто еще не - предлагаю припасть и оставить фидбек, хоть в виде смайлика, ага.

Название: Уроборос
Автор: ваш непокорный
Бета:  Kira Kuroi
Задание: Столкновение противоположностей
Размер: миди, 8650 слов
Пейринг/Персонажи: Аид/Персефона, Аид/fem!Гавриил, упоминание Люцифер/Персефона
Категория: гет
Жанр: романтика, драма
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Две девы, собирающие цветы для венка. Два правителя загробных царств, скрытно глядящие на них. Есть только один путь, каким эта история могла закончиться, несмотря на все совершенные ошибки, несмотря на тысячелетия сомнений, страданий и страха перед будущим. Круг замыкается, и это по-настоящему правильно
Размещение: после деанона с указанием автора

Читать на фикбуке.