Пытаюсь дочитать Ханфштенгля, пробиваюсь сквозь презрение и блевотный рефлекс, осталось немного.
Он врет. Он врет много и со вкусом, обеляя себя (и противореча при этом себе же) и щедро поливая грязью вообще всех.
Вся книга - печаль Америки, что не удалось склонить Гитлера к сотрудничеству и объяснение в духе "это потому что он тупой онанист импотент гомосек инвалид".
История про то, что Ханфштенгль буквально сам взялся за налаживание отношений с дуче показывает, что он на самом деле ни хуя не знал, что происходит, а говорит, что ничего не знал Гитлер.
Что я особенно ценю в своем муже - так это то, что я могу обсудить с ним абсолютно все, включая свое творчество. Вчера, например, скинула ему райнитропп, он прочел и сказал, что я молодец. Мелочь, а приятно, потому как фидбека в этом фандоме ужасающе мало. Прошли времена, когда весь рунет просто кишел контентом и, соответственно, аудиторией. Конечно, и сейчас можно найти хороших и интересных людей, но, увы, их чрезвычайно мало, и такого упороса уже не получается, как тогда.
Драббл возник из диалога в тви про сиськи Гейдриха, не связан с другими работами по этой теме и существует в вакууме
У Риббентропов всегда были самые роскошные вечера. Лина называла это - соответствовать положению. Райнхард назвал это - выебываться. Риббентропы вообще выебывались дохуя и по любому поводу. Ну какому такому ебучему положению надо соответствовать, скажите на милость, чтоб тратить деньги на такое количества говна? Нет, Райнхард любил вкусно поесть, и умел насладиться трапезой, но не видел никакого смысла в том, чтобы оплачивать качественный просер хуевой прорве гостей.
читать дальшеЛина мягко сжала его локоть, очевидно, заметив тень, набежавшую на лицо, и превратившую его в маску смерти.
- Говорят, где-то здесь бродит фюрер, - доверительно сообщила она, обдав шею мужа тёплым, слегка кисловатым от шампанского дыханием. - Будет грустно, если ты попадёшься ему на глаза таким.
- Хуже то, что где-то здесь совершенно точно, а не по слухам, бродит Риббенсноб, - Райнхард криво ухмыльнулся, стараясь выдать желчь за шутку, - и вот если я ему попадусь на глаза, вот это будет пи...
- Пир удался на славу, вы так не считаете, Линнхен?
Райнхард зажмурился и мысленно сосчитал до десяти. До десяти мёртвых Риббентропов. Один мертвый мудак, два мёртвых мудака, три... Эта отвратительная мудацкая рожа, напялившая на себя свою вечную шикарную улыбочку, стояла чуть левее них, лениво крутя красивыми пальцами ножку бокала с шампанским. И ждала. Рожа все слышала, с первого до последнего слова. И, что хуже всего, рожа слышала кое-что такое, что ей слышать не полагалось. И знала, тварь, что при скоплении людей ей ни хуя не сделается. Да и не при скоплении, в общем-то...
Между тем, тварь подхватила его под локоть и потащила в самую гущу толпы, не забывая прикладываться к бокальчику и расшаркиваться с гостями. Толпень расступалась. То ли не хотела случайно коснуться мерзкого презираемого существа, то ли пугалась перекошеной гейдриховской рожи.
- Честно говоря, - сказала рожа, - я не думал, что вы все же придёте.
- Не имел такого желания, - Райнхард рванулся, но Риббентроп оказался крепким мужиком, и хватка только усилилась: не драться же при всех из-за этого.
- Очень рад, что Линнхен удалось вас уговорить.
- Не думаю, что вам стоит так её называть.
- Не думаю, что у вас есть право голоса в этом вопросе, - Риббентроп коротко хохотнул, обозначая шутку, и вырулил куда-то в район заднего двора, где людей не оказалось вовсе. - Преимущество большого дома заключается в том, что даже при большом скоплении людей всегда найдётся место, где можно уединиться. Здесь у нас бассейн.
- Послушайте, - Райнхард снова досчитал до десяти и решительно снял с себя руку Риббентропа. - Мне глубоко наплевать на преимущества вашего дома, и на вас тоже. Я здесь только потому, что виноват перед женой, и уеду сразу же, как появится возможность. Я...
- Если б вам было плевать, вы бы не злились так.
- Чего?
- Когда людям плевать, они не злятся, - терпеливо повторил Риббентроп. - Я... Вообще-то я не хотел вас обидеть, правда. Райнхард, я...
Риббентроп качнулся с пятки на носок и нервно закусил губу, подбирая слова. Его красивое лицо вряд ли могло бы стать ещё красивее, чем в этот момент, но, конечно, могло случиться всякое. Судя по всему, Риббентроп собирался извиниться, а это значит, что в скором времени посреди лета должен пойти снег. Приготовившись стать первым человеком, перед которым извинился Риббенсноб, Райнхард принял более спокойный вид. И тут, как говорится, ебануло.
- Вы мне давно нравитесь, вот и...
- Чего?
- У вас весьма скудный словарный запас, как оказалось, - сухо и немного нервно заметил Риббентроп, выглядевший теперь так, будто собрался кинуться в штыковую. - Вы вообще... Я считаю вас очень красивым человеком, красивым мужчиной. В тот раз меня немного развезло...
- Немного?! - взвизгнул Райнхард. - Вы при куче народу схватили меня за жопу и заявили, что корма у меня, что надо! Если бы фюрер в вас не нуждался, я застрелил бы вас, как собаку!
- Вот это вы тоже очень мило делаете, - неожиданно улыбнулся Риббентроп.
- Что?!
- Орете, говорю, мило.
Райнхард осознал, что хватает ртом воздух, не в силах подобрать слова. Даже матерные.
Тот приём он запомнил на всю жизнь, это точно. Риббенсноб вывалился откуда-то сзади, облапил его своими изящными ручками и сообщил, изысканно посмеиваясь, что задница у Гейдриха - всем задницам задница, и что если б у всех жён были такие жопы, мужья б им никогда в жизни не изменяли бы. Народ тогда как охуел, так и не выхуел, факт. Но к причудам этой семейки привыкли, и потому на риббентропьи хиханьки отовсюду тут же полетели хаханьки. Ждали месива, наверное, и, не дождавшись, решили милостиво обернуть все в шутку. Ощущая, как по спине ползёт мерзкая капля холодного пота от отвращения и ненависти к самому себе, Райнхард не сразу заметил, что Риббентроп поднял руки выше, зато "о, сисечки, какие славные" услышал прекрасно. Как и все остальные. "Не обращайте внимания, господин Риббентроп был в Канаде, а все мы знаем, что изюминка канадцев заразна приблизительно как триппер", - Райнхард слышал свой голос как бы со стороны. Тогда все облегчённо рассмеялись, Риббентропа кто-то куда-то унёс, Райнхард уехал. Каждую секунду с того момента помнил, как хихикали люди, пока этот говнюк, этот действительно охуенно красивый говнюк измывался над ним.
- Я не хочу обсуждать это с вами, - Райнхард вернул самообладание и скрестил руки на груди. - Вы унизили меня публично. Считайте, что тот факт, что вы набрались и признались в этом, спас вам жизнь. Что до остального... Не делайте себе хуже, не лгите мне. Вы должны знать, мне нельзя солгать.
Это был слух, конечно, но интуиция действительно подводила его крайне редко. Риббентроп махнул головой и снова принялся жевать губу. Как издевается, ну что ты будешь делать...
- Ну я же вижу, как вы на меня смотрите. Значит, вы не против в принципе, а конкретно против меня? Почему?
- Потому что вы сноб и лжец, вы кичитесь деньгами, которых не заслужили, и унижаете честных людей при каждом удобном случае, вот, почему.
Риббентроп неожиданно рассмеялся и в два шага преодолел разделявшее их расстояние. Смотреть на него сверху вниз было приятно. Быть над ним было приятно.
- Я что-то не припомню, чтобы все вышеперечисленное когда-либо мешало людям трахаться. Я не унижал вас и никогда не имел такой цели. Я уже сказал вам. Я считаю вас красивым. И то, что я сказал тогда, я действительно думал. А люди... Я их не видел, я видел только вас, и я говорил только с вами. Это был комплимент. Пьяный и мерзкий, но тем не менее.
Райнхард тяжело вздохнул. В это довольно трудно было поверить, но мерзавец не врал. Во всяком случае, он действительно верил в то, о чем говорил, а это почти то же самое. Райнхард начинал понимать, почему фюрер держит его при себе. У Риббентропа было невероятное чутье на людей. Если бы Райнхард был таким, как о нем говорят, Риббентропа вынесли бы отсюда вперед ногами прямиком в комфортабельный лагерь для ему подобных, и никакая семья и дети ему не помогли бы. Но, зная Райнхарда только издалека, по слухам и рассказам, он безошибочно понял, что с ним так можно. Это бесило. Но сделать с этим ничего уже было нельзя.
- Если это действительно был подкат, то он был достаточно мерзким для того, чтобы послать вас на хуй, - мстительно проговорил Райнхард. - Хорошего вечера.
- Нет, это был шотландский вискарь, а подкат - вот.
Красивое лицо Риббентропа оказалось очень близко. Настолько близко, что их дыхание смешалось. Райнхард сделал шаг назад, и сразу же ощутил на талии цепкие пальцы.
- Вы стреляете в зеркала, потому что вы себя ненавидите. Я считаю, что такое произведение искусства портить нельзя. Если бы я мог спасти хотя бы одно ваше отражение, я всегда носил бы его с собой, и оно хранило бы меня от бед, ибо красота вечна, и только в ней наше спасение.
Риббентроп отступил, наслаждаясь произведённым эффектом. Райнхард ожидал поцелуя, даже приготовился к нему, правда, не успев решить, ответит он или отгрызет твари ебальник. Но вместо этого ему пришлось слопать порцию сиропа с соплями, и Райнхард ощущал себя фигурально выебанным.
- Допустим, - ухмыльнулся он, признавая упорство гада. - Но я все ещё считаю вас мудаком.
- Это даже хорошо, - Риббентроп тонко улыбнулся и, наконец, поставил бокал на постамент какой-то статуи. - Вы, знаете ли, тоже редкостный мудак. Но, черт побери, невероятно красивый. Позвольте, я покажу вам бассейн?
Сегодня впервые за много месяцев приснился Колчак. В том сне с Хабенским не считается.
Во сне я вошла в реку в какой-то жёсткой рубахе с распущенными волосами. Во сне они все ещё чёрные. Я плыла под водой, задевая руками ил, поднимая со дна камни и чьи-то кости, долго плыла. Пока он просто не возник справа. Плыл рядом, светя глазами, прямо как Гейдрих в моих фанфиках.
Я спал, говорит. Я отвечаю - знаю, извини, мне нужна помощь. И очень прошу помочь, пока он меня сверлит своими жуткими глазами.
Проснулась в этот раз в половину пятого. Легче не стало.
Чуть не вылетело из головы про подводный секс, но останавливаться я на этом не буду, потому что это было, пожалуй, самое жуткое из всего сна, в основном потому, что раньше такого не бывало никогда.
Даже маленький карандаш-таблетка, у которого вторая половинка - ластик, может снять часть боли. Всего часть, да, но и этого иногда достаточно, чтобы продолжить жить. Скетчбук и все материалы остались в Питере, поэтому так.
Кривые руки все еще в наличии, сори нот сори, мне очень плохо.
Сегодня случайно узнала, что у Гитлера были синие (голубые) глаза, и эта новость меня выбила совершенно. Ну то есть у меня уже сложилось почему-то впечатление, что они были темные, карие, скорее всего, и тут эта информация, которую я в свое время благополучно пропустила, потому что она меня не интересовала. Сейчас взгляд зацепился, и я просто такая - ШТО. А вот.
У дочери между тем который день температура, скорее всего, на зубы. Я по этому поводу совершенно вымотана. И снится мне очередная дичь.
Каждую ночь сплошные кошмары. Снова пришел огонь. Горят леса, потому что дебилы палят траву. Горят дома. Горят исторические здания. Горят мои сны. Самого огня я не вижу, просто все красное. Очень утомительно, я просыпаюсь совершенно разбитой и понятия не имею, что с этим делать.
Стою в темноте, смотрю в темный дверной проем двери напротив и до одури боюсь увидеть движение. Каждую ночь просыпаюсь ровно в 3 часа ночи, и ощущение присутствия есть почему-то только в это время. Настолько явное, что страшно ноги с кровати спустить. Ближе к 5 утра оно проходит, и я проваливаюсь в очередной кошмарный сон.
Давно меня так не крыло здесь. И зеркала смотрят друг на друга.
Мои любимые мужчины сняли "нормальный" клип без жрачки и с махачем. Осталось только вот этот вот видеоряд наложить на предыдущий саунд, ибо на инглише песня звучит совершенно не так.
Постом ниже я писала, что не чувствую чужого присутствия, совсем. Тем не менее, свидетельства этого присутствия есть.
Лот первый: в книге, которую я не открывала с 2007 года, обнаружилась записка, частично повторяющая предисловие и частично содержащая выдержки из книги. Книга моя, этой темой никто больше не интересовался и книгу не читал, я ее никому не давала. Почерк мне не известен, маме тоже не известен. Что это - мы не знаем. Бумажку выкидывать не стала, ну мало ли.
Лот второй: буквально только что пошла принять душ, выхожу и вижу, что по зеркалу только что кто-то провел рукой. Мать с дочкой гуляют. Что называется - хотите верьте, хотите нет, но мне нет смысла все это подготавливать чтобы зачем-то нагнать обстановочки. Потому как в такой обстановке мне пиздец как некомфортно. Повторюсь: я НИ ХРЕНА не чувствую.
Вчера сходила на "Майора Грома". Комиксы я читала с первого выпуска практически в онгоинге, но со временем забросила. У первоисточника в виде комиксов были серьезные проблемы с сюжеткой и персонажами, я до сих пор так считаю. Но сейчас речь не о комиксах, а о фильме. Учитывая волну хэштегов, я была уверена, что это малолетние оголтелые фанатки сероволка, и шла как бы с лицом-жопкой. Но в результате я была ошарашена.
Фильм невероятно качественно сделан. Актеры отыгрывают великолепно, отдавая всех себя каждой сцене. Прекрасная операторская работа, сочная картинка, за развитием сюжета наблюдать интересно и приятно. Сценарий проработан так, чтобы "какоридж" можно было смотреть даже людям, не знакомым с первоисточником.
Я получила невероятный заряд эмоций и очень рада, что попала на этот фильм. Безумно жаль, что "Майор Гром" столкнулся с такой огромной волной хейта и человеческой тупости. Где там можно увидеть прокремлевскую пропаганду - я понятия не имею, я смотрела внимательно, но ее не нашла. "Этот поезд в огне": действительно про нашу страну и наш народ. Жаль, Чумного Доктора на всех не хватит.
Сегодня мой сундук пополнился двумя лотами. Один пошёл на стену над алтарем, и это для меня больше, чем знаково, а второй для удовольствия и общего развития.
Писать по этой паре с телефона уже становится традицией... Райнихайни снова с вами, рейтинг... Нууу... ПГ-13 наверное.
- Генрих, могу я... Что с вами?
В голосе зверя звучит искренняя заинтересованность, поэтому Генрих прикладывает нечеловеческое усилие к тому, чтобы повернуться и изобразить подобие улыбки. Он знает, как выглядит сейчас. Лоб в испарине, лицо бледное, губы дрожат. Сил хватает только на то, чтобы не упасть лицом в стол, да и то ненадолго.
- Иногда... У меня бывают боли... В желудке или вроде того, - поясняет Генрих, стараясь говорить более-менее твёрдо.
читать дальшеРайнхард, очевидно, собирался уходить. Документы убраны, на столе идеальный порядок. Совестно задерживать его, они и так засиделись глубоко за полночь. Генрих, открывает рот, чтобы сообщить, что он может идти, но издаёт только жалобный хрип. Невидимая рука вцепилась во внутренности и крутит их все сильнее.
- Позвонить вашему врачу? Впрочем, уже поздно... Вы сможете его дождаться? У меня где-то должны были быть таблетки...
Райнхард начинает рыться в столе. Идеальный порядок рушится.
- Таблетки уже не помогают.
Это звучит как жалкая причина задержать его ещё ненадолго, но это правда. На лоб ложится прохладная ладонь, смахивает капельки пота, ласково приглаживает волосы. Генрих вздрагивает от неожиданности и тут же сгибается в очередном приступе.
- Да, дело плохо, - вопреки словам, голос зверя звучит почти довольно. - Я могу вам помочь, если хотите. Вы знаете, что нужно сделать.
Генрих знает. Но до этой ночи он ни разу ещё не пользовался своим правом. Приказы по службе не в счёт. Приказывать зверю может только человек с особой книгой. Знающий, какая сила скрыта в ней, и не боящийся ею воспользоваться. Проблема в том, что Генрих боится. Очень боится, ибо каждая такая история завершалась очень и очень плохо. Во всяком случае, все истории, что ему удалось прочитать. Однако времени на страх у него нет. Зверь поймал его. Дождался момента, когда увиливать от этого будет уже нельзя.
- Райнхард, пожалуйста, не заставляйте меня...
Жалкая попытка. Зверь обходит его и наклоняется к нему через стол. Глаза сияют мертвенным лунным светом. Зубы блестят. Жуткое инфернальное зрелище, но Генрих уже не может воспринимать реальность адекватно. Ему слишком больно.
- Назови моё имя, чародей. И отдай приказ.
Генрих называет. Нетвердым голосом отчаянно страдающего человека, он называет имя, прочитанное в особой книге. Долгие годы он учился произносить его правильно, пока однажды Райнхард не явился к нему во плоти. Теперь пришло время назвать его ещё раз. И отдать приказ.
Зверь довольно ухмыляется. Сейчас в нем осталось мало человеческого.
- Я помогу, - голос его, тем не менее прежний, и это успокаивает. - Снимайте брюки и ложитесь на диван.
- Что?
От удивления Генрих на мгновение забывает, кто перед ним, и что происходит с ним самим. Как, интересно, это должно помочь?!
- Ваш врач, несомненно, проводит массаж не поверх одежды, - спокойно замечает зверь, склоняя голову набок и изучая Генриха как стейк на тарелке.
Что ж, здесь возразить нечего. Генрих медленно встаёт из-за стола, ковыляет к диванчику и начинает возиться с ремнем непослушными пальцами, скованными приступом боли, парализующим и оглушающим.
- Давайте лучше я, так мы до утра провозимся, а я опаздываю на встречу.
Прохладные ладони ложатся на его руки и мягко отводят их в стороны. Зверь стоит сзади. Его дыхание обжигает шею. Несмотря на невероятной силы приступ, который вот-вот завершится обмороком, Генрих ощущает эрекцию, типичную для случаев, когда Райнхард оказывается слишком близко. Уши жжёт от стыда. Стоит ему снять брюки, как все станет слишком очевидно. Слабые попытки оказать сопротивление разбиваются о решительные действия зверя, который быстро расправляется с ремнем и рывком стягивает брюки, наступая заодно на задники сапог, чтобы Генриху было удобнее из них выбираться. Тем не менее, он все равно запутывается в одежде и падает на диван. Грация - не его сильная сторона.
Зверь разводит его ноги в стороны и устраивается между ними. От этого уши Генриха горят ещё сильнее, а эрекция становится почти невыносимой. В сочетании с адской болью ощущения весьма занятные. Зверь, между тем, не спешит. Он ухмыляется. Широко. Так, что меж острых зубов показывается тёмный шероховатый язык, слюна с которого капает на черную кожу дивана.
- При случае расспросите своего врача, он с удовольствием вам расскажет о значении акупунктурных точек. Вот здесь, - тонкие сильные пальцы больно впиваются в ноги чуть ниже коленей. - Массируя их, можно быстро снять любую боль, особенно в желудке. Но надо хорошо знать, куда давить, иначе пользы не будет. Если приступ не сильный, можно обойтись точкой на руке, я покажу, если будет желание.
Генрих мычит. Полноценную речь он сейчас выдать не в силах. Пальцы зверя давят почти так же больно, как крутит внутренности невидимая рука неизвестной болезни. Однако боль почти сразу начинает медленно затухать. Облегчение, между тем, кратковременно. Теперь сильнее ощущается желание, растущее так же быстро, как уходит боль.
- Если хотите знать моё мнение, ваши приступы носят психосоматический характер. У меня в предыдущем теле часто случались приступы ревматизма. Преотвратная вещь. Тело мне не подходило, я это знал, и подсознательно пытался его убить. Так как проблема была именно в теле, психосоматика дала проблемы с каркасом. А вы... Я думаю, - зверь наклоняется так низко, что их дыхание смешивается, а его колено недвусмысленно упирается в крепко стоящий член. - Я думаю, вы откусили кусок, который не можете проглотить.
Генрих не может отвести взгляда от чудовищных горящих глаз без зрачков и радужки. Лицо Райнхарда приобрело более острые черты, скулы заострились, нос стал ещё более заметным, похожим на клюв. Шероховатый язык быстрым движением выскальзывает изо рта и слизывает капли холодного пота со лба, затем со щёк и шеи, проникает под ворот рубашки, постепенно удлинняясь, касается ключицы. Генрих дышит тяжело и прерывисто. Сильные тонкие пальцы все ещё массируют точки под коленями, но теперь это уже не больно.
Зверь наклоняется ещё ниже. Генрих успевает подумать, что сейчас он закинет его ноги себе на плечи, и... Интересно, это очень больно? Уж наверное не больнее колик, можно и потерпеть. Каково это? Генрих не знает, такого опыта у него никогда не было, тем более - с таким существом. Может у него там вообще щупальце, неловко выйдет. Ладонь зверя ложится на член поверх ткани белья. Генрих закрывает глаза и шумно вдыхает сквозь зубы.
- С этим я тоже рекомендую что-нибудь сделать, - доверительно шепчет зверь, проводя кончиком языка по ушной раковине и едва ощутимо прикусывая мочку уха своими жуткими зубами. - Однако моя медицина тут бессильна, я сделал то, о чем вы меня просили, и удаляюсь. Меня ждут.
Генрих не сразу осознает, что произошло. Только когда за Райнхардом закрывается дверь, он открывает глаза и смущённо озирается. Зверь действительно ушёл. Так быстро. Только что он был прямо здесь, и вот уже где-то внизу ревёт мотор, уносящий его прочь отсюда... Куда?
- Нет, ну какая же сволочь!
Генрих закрывает лицо руками и тихо смеётся. В следующий раз он сможет отдать точный приказ. Очень интересно, что тогда будет. Судьба собственной души его больше не беспокоит.